Тогда Магда в сотый раз объясняла старухе, что идти она пока никуда не может, вот завтра это, возможно, и получится, а пока придется полежать. И она отвлекала ее глотком бульона, цветами в вазе, дождем за окном или еще чем-нибудь. Старуха успокаивалась, чтобы через несколько минут начисто все забыть и снова забормотать: «Хочу встать, встать, встать…» Она совершенно не догадывалась, что умирает. Такое счастье, к сожалению, выпадает далеко не всем.

Прошло двенадцать лет, но и до сих пор Магда все еще видела, как умирал ее муж. Она это помнила все годы, каждый день, каждую минуту. Всегда. Это стало частью ее жизни. Он был медик и прекрасно знал, что у него рак легких. Сначала он не очень мучился, только задыхался немного. А когда ему стало хуже, а потом он совсем слег, Магда осталась с ним в больнице. Она не выходила оттуда три месяца. У нее было такое ощущение, что она, живая, замурована в склепе вместе с мертвецом и что обречены они оба.

Как страстно хотела она, если бы это было возможно, умереть вместо него, но умер все-таки он, а она осталась жить. Первое время она поддерживала мужа под руки, чтобы он мог дойти до кресла у окна и смотреть на больничный парк. Потом поддерживала его в кровати, чтобы он не обливался супом. Потом сама кормила его с ложки, обтирала теплой водой, давала судно, делала уколы. По пятнадцать уколов в день, хотя и знала, что они его не спасут. Когда ему стало совсем плохо, ухаживать за ним стало даже легче. Ведь есть он перестал совсем, а уколов осталось всего один-два в сутки. Но это уже были наркотики.

И все эти месяцы их глаза постоянно встречались. И нельзя было ни отвернуться, ни сказать что-нибудь незначительное дрогнувшим голосом. Нельзя было даже вы-плакаться ночью. Ведь он был совсем рядом. Оба они по ночам ловили дыхание друг друга. И каждый знал, что другой не спит. При нем Магда так и не заплакала ни разу. Ему ведь и так было тяжело. Гораздо тяжелее, чем ей. Ведь умирал он, а не она…

За эти три месяца они так ни о чем и не поговорили. И не потому что у Магды не было свободного времени. Дни и ночи уходили на то, чтобы его кормить, мыть, поворачивать, поддерживать, давать лекарства, делать уколы. Когда во время приступов Магда поддерживала его слабеющее тело, крепко прижимала его к себе, им обоим казалось, что ему становится немного легче. Оба знали, что во время одного из таких приступов он умрет и тогда она будет отчаянно сжимать в руках только мертвое тело, которое только что было живым человеком, ее мужем.

Они всегда настолько любили и понимали друг друга, что говорить им теперь уже не нужно было ни о чем. Он не хотел терзать ее разговорами о своей смерти. А говорить о чем-нибудь другом было просто бессмысленно. Ведь обо всем другом они и так говорили всю жизнь.

Когда Магда вышла из заточения, первым ее чувством было удивление. Удивление, а не горе. Ведь горе было с нею уже давно. С тех пор как она узнала, что он обречен. Она понимала, что мир остался прежним, что людям нет и дела до нее, но все же было странно и даже жутко видеть нарядных людей на улицах, прекрасное приморье с соснами и дюнами, беззаботных малышей в колясках, свежие номера газет. И все остальное тоже. В то время как его — уже не было. Сама она хотя еще и жила, но ей казалось, что она тоже умерла. Наверное, если бы не их дочь, она умерла бы на самом деле.

Да, немногие могут умереть так, как умер ее муж. Для большинства людей нет ничего важнее собственной смерти, и это, конечно, совершенно естественно. А он до самого конца больше думал о ней и о дочери, чем о себе самом. Это и давало ему силы держаться до конца. А ведь большинство людей перед смертью в ужасе пытаются ухватиться за что-нибудь. За бога, например, о котором они, может быть, никогда и не думали раньше и в которого вдруг начинали верить, поняв, что обречены. Хотя ведь каждому и так прекрасно известно, что человек обречен на смерть с самого момента своего рождения.